ГЛАВА ПЯТАЯ

Поистине сатанинский замысел родился в голове врача-психиатра, ведущего красивую сумасшедшую в городском психдиспансере. Эта женщина, задержанная участковым в парке в совершенно невменяемом состоянии без единого документа и определенная на излечение к ним в клинику, находилась в состоянии полной прострации, на все вопросы только мычала что-то нечленораздельное, глядя безумным взором прямо перед собой. У нее была полная потеря памяти, и ее поместили в палату хроников как неизлечимую. Ее фотографию опубликовали дважды в разделе криминальной хроники с кратким текстом: "Кто имеет какие-либо сведения об этой женщине, просим обратиться в регистратуру городской психбольницы". Никто не отозвался на объявление.

С того дня прошло два года, и вдруг на обходе, где присутствовал Двугорбов, безымянная больная, глядя так же бессмысленно перед собой, как и всегда, сказала хрипло, отрывисто:

- Я захожу, а в комнате - гроб, а в нем я лежу, - и замолчала.

Двугорбов моментально понял, что молодая женщина перенесла сильнейшее потрясение. Понял он также, что появилась надежда, раз она заговорила, хотя бы на частичное - по крупицам - восстановле­ние памяти. "Прекрасный объект для моих экспериментов, - он провел взглядом по черным спутанным волосам, по бледному, но красивому лицу,по стройной, хотя сильно похудевшей фигуре. -Во всех отношениях. Пожалуй, стоит заняться этой красоткой всерьез. Возможно, здесь кроется какая-то тайна. Раз никто не откликнулся на объявление, возможно, она приезжая. А может, кто-то заинтересован в ее исчезновении..."

Он без труда договорился с главврачом о переводе бо­льной в свое экспериментальное отделение, поместив ее в палату на две койки. Обладая большим опытом, он умело манипулировал психотропными средствами. Не сразу, но добился определенного успеха. Причем больная, как прирученное животное, доверялась только ему, совершенно не реагируя на остальных. Двугорбов к этому и стремился, чтобы полностью подчинить ее своей воле. Иначе бесполезно было надеяться на положительный  результат эксперимента.

Он имел возможность работать с ней в ночные часы, уединяясь в отдельном кабинете, куда, кроме него, никто не имел доступа. Добывая по крупицам сведения о личности пациентки - с самого детства, о родителях, о сестре-близнеце, вытягивая из нее иногда в течение двух часов лишь две-три фразы, он повел параллельно линию внушения, сначала сам не сознавая, что это ему даст в конечном итоге. Возможно, им овладела мания величия: создать своего Зомби, полностью контролируемого его волей. Для какой цели, он пока не определил. Разглядывая внимательно, до мельчайших подробностей, ее лицо, он обратил внимание на верхнюю губу, где линии причудливо складывались в шестерку. И вот тогда его осенила, как ему представилось, блестящая идея, связанная с числом Сатаны. Он уже слышал и читал о звер­ских ритуальных убийствах с питьем крови - при­частием Сатане. И он решил внушить своей паци­ентке, что она - дочь Сатаны, преобразив ее рож­дение в легенду о Духах Зла и Добра. Все ее само­стоятельные фразы, а также ответы на вопросы он записывал на кассету, которую держал в тайнике. Вдруг его эксперимент окажется гениальным от­крытием в области психиатрии и принесет ему мировую славу?

Наконец однажды он открыл и причину ее по­мешательства. Как-то воскресной летней ночью она ясно и отчетливо проговорила: - Я хочу домой. Отведите меня домой.

- А ты найдешь свой дом?

- Да.

Они пришли к зданию, где находился музей. Кругом было тихо и темно, внутри тоже царило безмолвие.

- Я зашла, а в комнате - гроб, а в нем - я лежу, - она беззвучно растянула рот в жуткой гримасе смеха и без чувств опустилась на каменное крыль­цо музея.

Он пронес ее с квартал на руках, остановил хлебовозку и благополучно добрался до клиники. Их уход и возвращение остались незамеченными. В понедельник Двугорбов под видом инспектора по­жарной охраны, благо документа не спросили, обошел музей с одной из сотрудниц и, обнаружив запертую дверь, спросил:

- А здесь у вас что?

- Да всякий хлам.

- Откройте, пожалуйста. Как раз в таких поме­щениях чаще всего и происходит самовозгорание.

Женщина безропотно открыла дверь. Они вош­ли.

- О, да здесь квартирантов можно держать! Та­кие хоромы. И мебель вполне приличная.

- Жила одна два с лишним года назад.

- Съехала, что ли?

- Умерла. Машина сбила. Здесь и гроб стоял. С тех пор и не селим никого. Ее, правда, по звонку покойного секретаря горкома сюда поселили и ра­ботала у нас уборщицей. Они, по слухам, в связи были.

- А что, и он умер?

- Да, отравился.

- Загадочная история.

- Разговоров много было. На него вроде дело бы­ло заведено, с наркотиками связан был. Он и по­кончил с собой.

- А она? Тоже с наркотиками была связана?

- Ангелина-то? - переспросила женщина. - Гре­шить на покойную не буду, не слыхала.

- А как она выглядела? Блондинка?

- Что вы! Волосы черные, гладкие, до плеч. Кра­сивая...

- Ангелина Рязанова?

- Нет, Полокова.

- Значит, не та. Ну, ладно, задержал я вас. Все в порядке, просто в идеальном порядке, все бы ор­ганизации так соблюдали правила пожарной без­опасности.

Ошеломленный услышанным, он шел по улице, никого и ничего не видя. Ангелина Полокова... Наконец-то он узнал имя своей пациентки. Дву­горбов ни секунды не сомневался в том, что по какому-то роковому сходству между Ангелиной и женщиной, сбитой машиной, последнюю при­няли за первую. Впрочем чему удивляться, если у нее ни одного родственника, кроме сестры, с которой не было связи много лет. Милицию вполне устроили беглые свидетельские показания, типа: очень похожа, я видела на ней такое платье; и волосы, и фигура вроде ее. Если предпо­ложить, что лицо было изуродовано, еще проще ошибиться. Если предположить, что потерпевшая была приезжей или одинокой или бродяж­кой...Правда, в таком случае сама Ангелина долж­на была отсутствовать. Может, уезжала куда-то или просто загуляла с горя, раз покровителя и лю­бовника схоронила.

Потом его мысли приняли другое направление: а что, если отравившийся или отравленный имел большие средства? Допустим, Ангелина была его любовницей, а может, и хорошо законспирирован­ной сообщницей, не она ли осталась единственной наследницей, знающей место, где спрятаны деньги или золото? У него дух захватило от этой мысли, и голова пошла кругом. Он знал, какие вопросы будет задавать своей пациентке в связи с новыми обстоятельствами, действуя психотропными препа­ратами на подсознание. Рано или поздно он узна­ет, где спрятаны деньги.

На многие вопросы ответила Полокова и о тай­нике сказала, но где он находится, не смогла или не захотела вспомнить, как Двугорбов ни бился. Будто заклинило. Оставив на время больную в по­кое, поддерживая в ней с помощью лекарств пол­ную апатию к окружающему, он несколько ночей усиленно размышлял. Наконец родился план: он решил явиться перед женщиной, уже достаточно подготовленной, в образе Сатаны. Обдумал все до мелочей, даже ее сестре Марине, у которой оказа­лась другая фамилия, отвел определенную роль. Узнать ее адрес в адресном бюро не составило тру­да.

Наступил день, когда он заявил главврачу, что хочет подержать свою пациентку в домашних ус­ловиях, дескать, у него намечается с ней контакт.

- Неужели у себя в квартире? - удивился главв­рач.

- Нет, я снял для нее комнату в частном доме у одной старушки.

Действительно, был дом, была старушка, кото­рая на деньги Двугорбова уехала погостить к сыну. Дом находился рядом с кладбищем. Используя снотворное, он регулировал периоды сна и бодрст­вования. Физически сильный, он без труда пере­носил спящую через дыру в кирпичной стене на кладбище. Она просыпалась, когда действие снот­ворного кончалось, и тогда он поил ее изготовлен­ным по собственному рецепту зельем с малой до­зой опиума. После короткого сеанса внушения от­правлял ее на дело, следуя за женщиной след в след пешком или на машине, уже в обычном виде - в плаще и шляпе. Несчастная безоговорочно по­верила в то, что она дочь Сатаны, поверила во все, что внушил ей сам Сатана. Она сама была жерт­вой, хотя и действовала и мыслила иногда вполне логично, но все же в узких рамках заданной инс­трукции. Сама догадалась сунуть в рот трупа прядь волос сестры.

Двугорбов не зря затеял эти убийства. В конце концов ему было наплевать на Марину, на то, что ее задержали, хотя и задумал первоначально, что Ангелина убьет и ее - тем же способом. Вернее, будет думать, что убила. Ведь ей обещана вторая жизнь! В результате, как маньяк-убийца, благопо­лучно окончит свои дни в психбольнице, ни один человек в здравом уме не поверит ее бредням о том, что она дочь Сатаны и выполняла его распо­ряжения. Поверят в диагноз: шизофрения с амне­зией (провалами в памяти) и маниакальными психозами. Как крупно ему повезло! Какой вели­колепный материал - расстроенная человеческая психика! Полокова - орудие, с помощью которого он испытает на людях то, что изобрел. А потом -пытка страхом. Если понадобится, он препариру­ет ее мозг, и узнает, где тайник. И тогда! О, тогда... Он заблаговременно уволится, побудет некоторое время где-нибудь в глубинке, а затем найдет способ оказаться на Западе. Какое будущее ждет его!

Отправив Ангелину, как он заявил ей, за последней жертвой, решил рискнуть и не пошел, как делал это обычно, вслед за ней, чтобы довести дело до конца. Он безумно устал, сказалось нечеловеческое напряжение трех с лишним недель. В конце концов одной жертвой больше, одной меньше, уже не имело значения. Его эксперимент удался, замысел осуществился. Он почти у цели. Она выдаст тайник, и он вернет ее в клинику  навсегда. Двугорбов замечтался, покуривая сигаретку с мизерной дозой гашиша - для ясности ума и чудесных грез.

Грезы оборвались неожиданно и грубо: щелкнули наручники.

- В чем дело? - возмутился он, как  любой добропорядочный гражданин на его месте.

- Что вы здесь делаете в такой поздний час?

- Как видите, сижу.

В эту минуту на тропинке между могилами появилась женщина в блестящем плаще.

- Я убила его. Я исполнила, что вы приказали, - громко и возбужденно говорила она, приближаясь.

- Что такое? Кто такая? - мужчина с силой пытался вырваться из рук державших его милиционеров: мешали наручники.

Из-за дерева выступил Горшков.

- Ангелина Полокова, вы знаете этого человека?

- Это не человек, это Сатана, - не удивляясь присутствию посторонних, заявила женщина.

- Это сумасшедшая! Отпустите меня! Вы ответите за это!

- Вам, гражданка, придется пройти с нами, - негромко и вежливо сказал Горшков, помня просьбу Сенцова.

- Нет! - будто опомнясь, выкрикнула женщина. - Скажите им, что это невозможно, - она кинулась к мужчине. - Вы обещали мне вторую жизнь. Сегодня...

Он молчал, и она вдруг завыла низким голосом.

- А-а-а! Обманул! Он обманул меня! Зачем я убила их? Чтобы снова лечь в могилу?

Никто и шагу сделать не успел, как она кинулась к ближней могиле, упала на нее грудью и  стала разрывать землю руками, продолжая завывать дурным голосом.

- О-о-о, Ангелина - ты мертвая, ты должна лежать в могиле, тебе не место среди людей, сам отец твой, Сатана, отказался от тебя…у-у-у…

Горшков замешкался, не зная как унять женские вопли, как остановить истерику.

- Спокойно, Жек! Делай свое дело, я сам займусь ею. Не беспокойся, она не сбежит от меня. Думаю, ей следует оказать сейчас помощь. Я отвезу ее в клинику, машина здесь - и Сенцов поспешил к Ангелине.

Отпустив Нилову после задержания Двугорбова, едва наступило утро, Горшков стал прослушивать пленку, переданную ему Павлом. Все становилось на свои места. Мистика приобрела вполне реальные приметы. Врач-маньяк реализует свою непреодолимую тягу к убийствам с помощью легко внушаемой сумасшедшей, снабжая ее мгновенно действующим ядом, с которым лично Горшкову никогда не приходилось иметь дела. И не только ему. Даже Борис Николаевич, искушенный во всех существующих ядах, отказывался  верить очевидному. Но факт был налицо. Неизвестен был способ введения яда в организм. Оказывается, капсулы...

Срочный анализ пустой капсулы, найденной Павлом на полу, показал, что в ней была дистиллированная вода. Никаких следов препарата с временным паралитическим действием в крови Сенцова также обнаружено не было. Вполне возможно, что к тому сроку, как действие его кончалось, он полностью рассасывается. Если не капсулы, то что? Или именно последняя оказалась без яда? Но почему?

А если Ангелина сказала не все, а лишь то, что внушил Двугорбов? Какая изощренная жестокость использовать в качестве убийцы больного человека! Разумеется, все, что она рассказала ему, больше похоже на бред сумасшедшей, чем на показания, которые можно использовать в качестве доказательства вины Двугорбова. Ведь в ее рассказе он фигурирует как Сатана. Сам Двугорбов полностью все отрицает, уже был допрос после задержания, не отрицая, впрочем, что Ангелина Полокова - его пациентка. Однако он понятия не имел, как она оказалась на кладбище, почему говорила такие странные фразы, называя его Сатаной. Да что взять с сумасшедшей? Свое присутствие на кладбище он объяснил вполне разумно. Большинство людей предпочитают проведать своих покойников днем, он - ночью. Разве запрещено законом? Горшков сознавал, что ему попался крепкий орешек. Если в течение трех дней он не представит доказательств вины подозреваемого, придется отпустить явного преступника. И кто знает, что еще он изобретет своим сатанинским умом?

Психдиспансер гудел, как улей. Главврач руками разводил, когда сотрудники приставали к нему с вопросами. Он и сам ничего не понимал, получив повестку в прокуратуру. А тут еще пациентку Двугорбова привез мужчина. Она снова была невменяема, в таком же точно состоянии, как и три года назад. А Двугорбов уверял, что ей стало лучше.

После очной ставки Двугорбова с главврачом на вопрос Горшкова, почему задержанный скрыл от следствия то, что содержал пациентку в частном доме, тот резонно заметил, что не хотел подводить главврача, так как это нарушение больничного режима. Он хотел как лучше, надеясь, что больная отдохнет от больничной обстановки и, может, ей станет полегче. Он наведывался к ней, приносил продукты, продолжал лечение. Разумеется, после работы. Конечно, давал ей лекарства, ведь она больна. Нет, следователь утверждает совершенно дикие вещи. Пленка - это бред больного человека, которого вполне профессионально допрашивают. Он, Двугорбов, совершенно ни при чем. По ночам спала, должна была спать. Ну, это несерьезно, вы просто шьете мне дело, сказал он напоследок, уходя в камеру.

При обыске ничего необычного обнаружено не было, кроме одной сигареты с гашишем. Но доза столь мизерна, что трудно было сделать вывод о пристрастии врача к наркотикам. Оставалась надежда, хотя и слабая - кто же станет держать улики в таком месте? - на обыск личного кабинета Двугорбова, ключ от которого у него изъяли при задержании. Главврач подтвердил: кабинетом пользовался только Двугорбов, и запасного ключа от этой комнаты не было. На что Горшков не преминул заметить: странно, однако, больница государственная, а кабинет частный.

- Ты что, Горшков, в своем уме? - рявкнул в трубку прокурор. - Санкции на обыск кабинета Двугорбова я тебе не дам. Скажи спасибо,  что вынудил меня подписать ордер на задержание известного в городе врача-психиатра. Нилову зря продержал. Хорошо, что она не пожаловалась куда следует. Своевольничаешь, Горшков! Я уверен, что убийца найдена. И нечего мудрить и усложнять достаточно ясное дело. Поскольку Полокова невменяема, значит, за свои действия не отвечает, к тому же находится в клинике под надзором. До суда ее обследуют и наши специалисты. Так что, закрывай дело, Горшков, и ника­кой самодеятельности.

- Понимаете, Герасим Александрович, я не уве­рен, что Полокова - убийца... - промямлил следо­ватель.

- Ну, это уж слишком! На тебя не угодишь. А может, ты просто начинаешь не соответствовать своей должности? Эта сумасшедшая, по-твоему, оговорила себя? Так, да?

- Но капсула оказалась с водой, а не с ядом, - упрямо гнул свое Горшков.

- Ну, сорвалось у нее последнее убийство. Ну, кончились капсулы с ядом. Но остальные пять трупов у тебя налицо!

- А где, по-вашему, она взяла эти капсулы, если ей не дал Двугорбов?

- Я думаю, украла.

- Тогда, по-вашему, она действовала разумно, замышляя все эти убийства?

- Не делай из меня идиота, Горшков. Любой убийца-маньяк действует разумно в определенных пределах, то есть в рамках своей болезни. Короче, я не профессор психиатрии, читающий лекцию. Кое-что из этой области медицины ты обязан по должности знать. Я запрещаю тебе делать обыск. Если через двое суток ты не представишь мне до­казательства соучастия Двугорбова... - и он с гро­хотом бросил трубку.

Взяв с собой Дроздова, Горшков на свой страх и риск вошел-таки в кабинет Двугорбова. Он и сам не знал, что надеялся найти там. Записи? Доку­менты? Пленки? Капсулы с ядом? Они обшарива­ли, ощупывали, обстукивали сантиметр за санти­метром в сравнительно небольшой по размерам комнате, оборудованной современными импортны­ми лабораторными установками. Перебирая упа­ковки с лекарствами, он обнаружил знакомые кап­сулы. На коробке было написано: дистиллирован­ная вода.

- Сеня, гляди - наша капсула. Не поверю, что существуют точно такие же с ядом. Эти - видишь? - герметические. Значит, открыть, перелить и сно­ва закрыть - невозможно. Так?

- Вы абсолютно правы, Евгений Алексеич, - Се­ня смотрел преданно и восхищенно. "Мой верный Санчо Пансо", - подумал Горшков.

- Это косвенное доказательство, что убийство со­вершено другим способом. Я почти уверен, что и поцелуй задуман для того, чтобы отвлечь от чего-то другого, например, от крохотной точки укола где-нибудь в укромном уголке тела или в волоси­стой его части.

- Но, Евгений Алексеич, ведь у нас патологоана­том в своем деле настоящий ас.

- Не возражаю, но над ним довлело его же соб­ственное заключение о том, что паралич мозга на­ступил вследствие попадания в кровь неизвестного яда.

Во время разговора Горшков все еще перебирал коробочки и флакончики, скорее машинально, чем с какой-то определенной целью, переставляя их с одной стороны на другую. Вдруг рука его замерла на весу. Он почувствовал, что коробочка в ней на­много тяжелее, чем предыдущая - с таким же ле­карством.

- В чем дело? - буркнул себе под нос.

Упаковки на обеих, на беглый взгляд, были це­лы. Но, присмотревшись внимательнее, Горшков заметил, та, которая тяжелее, вскрывалась.

- Сеня, пригласи-ка главврача и кого-нибудь из медперсонала.

Во вскрытой в присутствии понятых коробке оказалась плоская кассета.

- Странное место для хранения кассет, не правда ли? - риторически вопросил Горшков, ни к кому конкретно не обращаясь.

Внезапно его охватил сыщицкий азарт, что бы­вало крайне редко - что-то вроде творческого вдохновения, если можно сравнить работу следо­вателя с писательским трудом. Он определенно знал, что это не последняя находка; хотя ему не терпелось прослушать пленку, он решил продол­жить поиски. Сеня следил за своим шефом горя­щим взором, догадываясь о его состоянии. В одном из стенных шкафов беспорядочной кучкой лежали деревянные пенальчики, похожие на школьные, а еще - на миниатюрные гробики. Горшков открыл один из них: внутри была натянута капроновая мелкоячеистая сетка. Под ней находились какие-то насекомые, вернее, их трупы. Когда он встрях­нул пенальчик, трупы взметнулись вверх и упали неподвижно на дно. Взяв со стола скальпель, он надрезал сетку и вытряхнул содержимое гробика на чистый лист бумаги. Это были мертвые, уже изрядно высохшие осы.

- О черт! - выругался Горшков. - Это еще что такое? Зачем психиатру осы? Добывал из них яд? Делал лекарства?

- Евгений Алексеич, - робко встрял Сеня. - А ес­ли наоборот?

- Что именно? - Горшков посмотрел на него, и вдруг глаза его, как говорится, на лоб полезли.

- Начинял их ядом! - в один голос выкрикнули оба.

- Но как ты додумался, Сеня? - донельзя потря­сенный, спросил Горшков.

- Но и вы догадались!

- Твой наводящий вопрос...

- А я вспомнил вдруг, что еще в детстве слышал. У нас в деревне сосед внезапно умер. Так отец как-то рассказал, что только осы могут переносить трупный яд, сами при этом не погибая. Зато ужа­лив после животное или человека, они тут же по­гибают вместе со своей жертвой. Такая оса и ужа­лила соседа.

Тут Горшкова осенило.

- Двугорбов - убийца! Сеня, мы должны пере­смотреть все до единой бумажки, если даже и ночь придется провести здесь, но найти записи от­носительно этих опытов с осами. Я не сомневаюсь, что желаемого результата он добился опытным пу­тем. Тут у него все условия, даже виварий в кли­нике имеется.

Теперь поиск был целенаправленным, и они могли переговариваться. Сеня, удивленный выво­дом Горшкова об истинном убийце, не вытерпел и спросил:

- Но - каким образом? Ведь и ос могла исполь­зовать по его внушению Полокова.

Горшков неожиданно рассмеялся - легко и бес­печно.

- Могла - будь она в здравом рассудке. Но мы не можем исключить возможность, что с ее диагнозом в любую минуту она не окажется в прострации или не совершит какое-либо непредсказуемое дей­ствие. А представь себе, что орудие убийства - оса, начиненная ядом. Создание, требующее тонкого, деликатного - сверхосторожного! - обращения. Она и для Двугорбова, психически здорового человека, представляла смертельную опасность. Ну-ка, вы­пусти ее нечаянно из-под контроля, то есть из рук, то есть из этой оригинальной клетки! С осами мог управляться только хозяин, что он и делал.

- Но когда и как?

- Есть у меня одно предположение...- задумчиво обронил Горшков и замолчал, разглядывая какие-то записи на немецком языке в общей тетради. -Слушай, Сеня, а ты по-немецки шпрехаешь?

- Учил в университете.

- Значит, и читать можешь. Посмотри-ка, - он передал напарнику тетрадь.

- Та-ак, - Сеня, пробегая глазами ровные мел­кие строчки, перевернул несколько страниц. - Вы были, как всегда, правы, Евгений Алексеич. Это дневниковые, по датам, записи проведения опытов с осами и крысами.

- Гип-гип, ура! - кричат дикари племени ням-ням, поймав очередного миссионера, - эту шутку Горшков произносил только в минуты наивысшего удовлетворения своей персоной, в смысле его мозговой деятельностью. - А убийство Двугорбов совершал просто - до гениальности. Он следовал за  Полоковой буквально шаг за шагом, возможно, выбирал жертвы заранее, изучал обстановку в течении одного-двух дней. Возможно, он не только психиатр, но и психолог одновременно. Это сходные профессии. После того, как она «совершив убийство", а на самом деле лишь усыпив жертву снотворным, не оставляющим в организме следов, уходила, он, будучи наготове, входил и убивал уже по-настоящему. Скажем, прикладывал свою смертоносную осу к голове спящего. Вот откуда паралич  мозга, а не сердца, и отсутствие следов укола. Попробуй-ка отыскать точку от осиного жала в волосах! Легче иголку в стогу сена. Это тебе не дыра от иглы.

- А потом?

- Он обгонял ее и дожидался на кладбище. Не забывай, у него машина.

- Вы гений, Евгений Алексеич!

- Увы! Это лишь предположения. И пленка, где возможно, записаны беседы Двугорбова с пациенткой, и дневник опытов - все это косвенные улики, а не прямые доказательства. Нужны живые  свидетели. Чем больше, тем лучше. Вот теперь-то, Сеня, и начнется наша с тобой кропотливая работа, наши серенькие будни ради праздника Торжества Справедливости. Зови наших понятых!

С большой неохотой, но под напором улик, пленки и дневника Двугорбова, а также новой версии Горшкова о способе убийства прокурор подписал  постановление о продлении срока содержания подозреваемого под стражей в связи с вновь открывшимися обстоятельствами дела с условным названием "Поцелуй смерти".

На пленке была записана только Полокова, ее голос, то четкий, внятный, то глухой невнятный: отдельные слова, краткие фразы, похожие на ответы. Вероятно, Двугорбов, задавая вопросы, отключал запись. Были фразы, очень напоминающие повторение чужих: я дочь Сатаны, шестого октября - праздник Сатаны и другие.

Все эти фразы присутствовали и на пленке Сенцова. Двугорбов резонно заметил по этому поводу "Теперь, надеюсь, вам ясно, что это маниакальный бред больного человека? Насчет записей опытов с осами и крысами ответил коротко: «Да проводил, но ничего не вышло». Действительно, заключения о результате опытов в тетради не было, запись обрывалась. Двугорбов вел себя твердо и уверенно, без малейших признаков растерянности, колебаний или страха. Зато Горшков начал сомневаться, не ищет ли он черную кошку в темной комнате, зная, что там ее нет, но из упрямства предполагая: а вдруг?

Днем верный Сеня, вечером сам Горшков, а в выходные дни - оба вместе, они начинали все сначала, с первого обнаруженного  трупа. Теперь, имея в наличии даже двух предполагаемых убийц, они опрашивали всех жильцов дома –о женщине, мужчине, с предъявлением  фотографий, и "Жигулях" темно-серого цвета, которые могли быть замечены возле дома в промежутке между полуночью и тремя часами ночи. С каждым днем Горшков терял уверенность в своей версии. Как-то он позвонил Сенцову, возможно, хотелось хоть немного дружеского сочувствия.  Но - увы! - голос Павла бы холоден и сух.

- Ну, твои проблемы, ты и разбирайся. Я вот увольняюсь, отпуск не дали, а я деньжонок прикопил немного, настроился в круиз по Средиземному морю податься. Говорят, все в отпуск хотят, октябрь - прекрасный месяц. Но я-то - не все! Я уже и насчет путевок договорился.

- Не один едешь? - зачем-то спросил Горшков, хотя ему сильно хотелось грохнуть трубку на рычаг: будто не Павел, а какой-то ублюдок попал на связь.

- Да, есть мечта, может, и неосуществимая.

- Не Ангелина ли? - вдруг с волнением спросил Горшков.

- Ты что, Горшков? С тобой все в порядке? Она же в дурдоме - неизлечимая да еще и убийца.

- Извини, я думал, ты к ней отнесся по-человечески, ну, может, произойдет чудо.

- Допустим, - голос Павла прозвучал почти враждебно. - А ты бы стал жить с убийцей?

- Видишь ли... - начал было Горшков, но в трубке раздалось: пип-пип-пип.