Лилия

Вошедшая в кабинет обладала вампирической внешностью. Длинное туловище с развернутыми прямыми плечами венчала крупная голова с прямыми - на пробор - черными волосами. На алебастровой белизны лице сверкали темные глаза и краснел ярким пятном крупный рот. «Ого,» - подумал Горшков и показал рукой на стул возле стола. Женщина села, закинула ногу на ногу, напряженно выпрямилась и сцепила руки на колене.

- Я вызвал вас в качестве свидетеля по делу Маргариты Сергеевны Павловой.

- Даже так? - прищурившись, женщина притушила взгляд.- Но я впервые слышу эту фамилию.

- А прозвище Маргаритка вам о чем-нибудь говорит?

- Ну-у... пожалуй... Я обязана отвечать? - она недовольно прикусила нижнюю губу.

- Разумеется, это в ваших интересах. Если вы не хотите иметь дела с законом…

- Не хочу.

- Ваши фамилия, имя, отчество?..

Занеся анкетные данные в протокол, Горшков спросил.

- Когда вы последний раз посетили Дом свиданий?

- Вчера, то есть, в воскресенье.

- В какое время?

- Как обычно, в двадцать один ноль-ноль, - в ее голосе прозвучал вызов.

- То есть? - не понял Горшков.

- Клиенты предпочитают этот час, чтобы не тратиться на ужин для двоих. За редким исключением.

- Когда тратятся?

- Да. Через хозяйку делают заказ на выпивку и закуску.

- Понятно. Как долго продолжается свидание? - Горшков задавал вопросы таким тоном, будто речь шла об обыденных вещах - о свидании, об интимном ужине вдвоем, а не о купле-продаже между мужчиной и женщиной.

- Это зависит от платежеспособности клиента. У нас тариф почасовой. Обычно управляемся до двенадцати, а то и раньше, если без выпивки.

«Какой цинизм», - подумал Горшков. Ему почти невозможно было представить, что интимные отношения как некое гармоничное завершение возвышенных чувств низводили до уровня работы - работы почасовика.

- А Зилова, ваша хозяйка, в тот вечер была у себя?

- Как обычно. Ведь она обирает клиентов и нас заодно, а потом без угрызений совести идет спать в семейное гнездышко.

- В какое время она уходит?

- Об этом лучше спросите у нее. В разное. Возле гостиницы дежурят всю ночь два-три такси. Так что никаких проблем - ни ей, ни нам.

- А если клиенту понадобится выпивка? Он может где-то найти?

- Я могу пойти и взять у хозяйки.

- В тот вечер… в течение какого времени вы находились в своем номере?

- Я пришла к девяти и ушла в одиннадцать.

- Вы встретили кого-нибудь на лестнице, в коридоре?

- А в чем, собственно, дело? Вы задаете странные вопросы. Что-то случилось с Марго?

- Я скажу вам позже. Случившееся не должно довлеть над вашими ответами. Кстати, почему Марго?

- «Королеву Марго» не читали? Банальное мышление.

«Она далеко неглупа. Жаль, если она ничего не знает»,- подумал Горшков.

- Итак, Лилия Эрнестовна?

- Секунду, я вспомню получше, - она откинулась на спинку стула. - Я пришла без четверти девять, клиент постучал ровно в девять, я взглянула на часы. Около десяти я выходила за сигаретами к Мат-Мат, - она запнулась и поправилась, - я хотела сказать, к хозяйке. Потом ушел клиент, и ровно в одиннадцать - я.

- Значит, кроме хозяйки, из знакомых вы никого не видели?

- Вы же понимаете, это не в моих интересах. Я стараюсь проскользнуть незаметно. К счастью, у нас под лестницей на первом этаже своя дверь, которая не запирается. Можно выйти прямо на улицу. Хозяйка позаботилась обо всем.

- А бывает так, что вы случайно сталкиваетесь с кем-то из женщин или с чужим клиентом?

- Бывает. Но мы обязаны делать вид, что незнакомы. Нам так удобно.

- А вы можете знать, у кого еще, кроме вас, назначено свидание, скажем, в тот же вечер?

- Это запрещают правила. Да и не к чему нам. Мы же не коллектив, а кустари-одиночки. Я прихожу в назначенный час и знать не знаю, есть еще кто-нибудь на этаже, кроме меня. За исключением Мат-Мат. Но и с ней мы видимся лишь по необходимости.

- Значит, в тот вечер вы никого не встретили?

- Нет. Я бы запомнила, не месяц прошел.

- Скажите, а вы не заметили чего-нибудь необычного?

- Чего именно?

- Может, шум? Или слишком громкие голоса?

- Что вы! В нашем добропорядочном заведении это не принято. Все делается тихо и вполне пристойно. Мат-Мат - на стреме, она не допустит. И потом никто не заинтересован в гласности, то бишь, в огласке. Клиенты - большие люди и наверняка семейные.

- А ведь, кроме вас, в тот вечер были еще три женщины и в то же самое время.

- Вот видите, а я и не подозревала. Погодите, а Роза случайно не была?

- А что?

- Она моя соседка слева. Может, мне показалось, но вроде я слышала звук открываемой балконной двери, ее двери, понимаете? У меня еще, помню, мелькнула мысль, не подглядывает ли она.

- Да, Роза была в тот вечер. И выйти она могла. Почему нет? Подышать свежим воздухом, посмотреть на звезды...

Лилия вдруг захохотала да так неожиданно, что Горшков не договорил.

- Ну, уморили вы меня, товарищ милиционер. Это Розка-то на звезды?! Да вы ее видели?

- Пока нет.

- Это же типично восточная женщина - насквозь порочная. А вы - на звезды... - она снова хохотнула коротко. - Я скорее представлю ее присутствующей на казни - четвертовании, например. Или как у них там в Китае - глотку кипящим свинцом заливают... Вот на это она посмотрела бы с превеликим наслаждением!

- Вы так хорошо ее знаете?

- Совсем не знаю. Видела раза три.

- И высказываете такие жуткие предположения?

- Жуткие? В женщинах гораздо больше жестокости, хищных инстинктов, одним словом, звериного начала, чем вы думаете. А вообще в каждом человеке живет убийца. Только один убивает другого, второй - себя, а третий предпочитает смотреть, как это делает кто-нибудь еще.

- А себя вы относите к числу подобных индивидов?

- Почему нет? Иначе я не гналась бы за острыми ощущениями. Материально я вполне обеспечена. Надеюсь, вы не занимаетесь расследованием пороков женской натуры?

- Слава Богу, нет! Послушав вас, станешь поневоле опасаться представительниц прекрасного пола.

- Встречаются и другие, спешу вас обрадовать. Кстати, Марго - выше всяческих похвал. Если вас полюбит такая женщина, как она, смело считайте себя счастливейшим из мужчин.

- Однако вы - человек крайностей.

- Как и любой другой, возвышающийся над безликой серой массой. Именно такие сочетают в себе самое возвышенное с самым низменным, о чем поведал великий психолог, а также инквизитор человеческой души Достоевский!

- С вами интересно беседовать, лучше бы не в этом кабинете и не по тому делу, которое послужило причиной нашей беседы. К сожалению, лучшая из женщин - это ваше мнение - мертва. Именно ее смерть явилась причиной нашей встречи.

Женщина будто окаменела, текли секунды, она оставалась неподвижной. Горшков забеспокоился: странная реакция на смерть совершенно чужого человека.

- Вам плохо? Может, воды? - он приподнялся со стула.

Она глубоко, прерывисто вздохнула, переплела пальцы рук, снова напряженно выпрямилась.

- Этого следовало ожидать, - наконец произнесла она устало и безнадежно.

- Не понял! - почти выкрикнул Горшков и вскочил со стула, обогнул стол и очутился перед сидящей женщиной.

Она горестно покачала головой.

- Боюсь, вы не о том подумали. Я всего лишь констатировала общеизвестную истину, что лучшие покидают этот лучший из миров намного раньше, чем худшие. Жаль. Но при чем тут наше гнездо разврата? Где она умерла? Какова причина ее смерти?

- В том-то и дело, что это произошло в тот воскресный вечер в ее комнате под номером три. Она покончила с собой. Или...

- Она могла это сделать, - перебила Лилия Эрнестовна.

- Но почему? Вы слишком категоричны.

- Она была на редкость цельной натурой, понимаете? Она могла осознать степень своего падения и не вынести этого. Не уверена, что вы поймете. Впрочем, какое это имеет значение теперь, когда ее нет в живых. Она отравилась?

- Нет. Павлова повесилась.

- Неужели? Но это меняет дело!

- Что вы имеете в виду?

- Тогда моя версия отпадает. Причина скорее всего не в ней самой, она не сделала бы этого в нашем борделе. Вероятно, в тот вечер она перенесла сильное потрясение, под рукой оказалась лишь веревка...

- Шнур, - уточнил Горшков.

- Неважно. Вам нужно искать клиента. Уверена, в нем причина ее поступка.

- Значит, вы ничем не можете помочь следствию?

- Как видите, - она развела руками и встала. - Я могу идти?

- Распишитесь, пожалуйста.

- О да! - она поставила размашистую подпись.

- Простите мое любопытство, можете не отвечать, если не пожелаете, но кто вы по профессии?

Женщина сверкнула глазами, мимолетно улыбнулась.

- Разумеется, не только порочная женщина. Я - кандидат психологических наук. До свиданья.

Она ушла, а Горшков стоял посреди комнаты и растерянно улыбался.

*    *    *

Его давнишний напарник по расследованию убийств Арсений Дроздов из уголовного розыска принес показания уборщицы. Пока Горшков читал протокол, заполненный четким разборчивым почерком коллеги, Дроздов, покуривая, перелистывал протокол только что законченного опроса свидетельницы по прозвищу Лилия. Оба закончили чтение одновременно и посмотрели друг на друга.

- Это не ее я встретил на лестнице? В черном платье?

- Да, это она.

- Роковая женщина. А умна!.. Не чета моей бабе Нюре, - улыбнулся Сеня.

- Ну, что ж, просвета пока не вижу. Мрак. Показания хозяйки и уборщицы полностью совпадают. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Великолепная норма поведения в экстремальных ситуациях. А нам что прикажете делать? Нам-то нужно как раз обратное, чтобы кто-то видел, слышал, знал!

- Многого хотите, Евгений Алексеич. Может, вам еще и ключ от квартиры, где деньги лежат?

- Когда ты только повзрослеешь, сыщик! А ты обратил внимание, что и Лилия Эрнестовна, она, кстати, психолог, высказала предположение о сильном потрясении?

- А кто еще говорил?

- Борис Николаевич.

- Это интересно. Двое совершенно разных людей!.. Какое будет задание?

- Хорошая улика - старинное кольцо. Но им еще рано заниматься. Возможно, она оставила его дома, или дала кому-то поносить, или заложила в ломбард. Если оно украдено, то есть, снято с пальца трупа, что маловероятно или почти невероятно, то навряд ли вор или воровка побегут сразу продавать такую, судя по описанию, заметную вещь. Значит, так! Ты берешь на себя опрос Незабудки - Надежды Ивановны Зябликовой. Ее комната, кстати, слева от комнаты Павловой. Неужели и она ничего не слышала? Я займусь Розой. А потом вместе съездим на квартиру покойной. Санкцию на обыск я беру на себя. Да, тебе еще предстоит заняться отпечатками. Пожалуй, обоих - и Павловой, и неизвестного клиента. Вдруг обнаружатся в нашей картотеке? Вполне возможно, кто-то из них проходил когда-нибудь по делу. Помни о пулевом ранении. Вроде все.

- Бу сделано, шеф! Какой срок положите?

- Минимальный.

*    *    *

Несмотря на двойную дозу снотворного, веки не смыкались. Лилия, как проклятая, ворочалась с боку на бок, поднималась, шла на кухню, слегка покачиваясь - голова была дурная, а сон не шел, пила холодную воду, снова ложилась. Совсем чужой человек - эта Марго - Маргарита Павлова. А вот, поди ж ты! Неожиданная, нелепая, необычная смерть этой женщины совсем выбила из колеи. Странно то, что она думала не о той, которая умерла. Она думала о той, которая жива - о себе.

С детства ей нравился ни с чем несравнимый солоноватый вкус крови. Совсем маленькой, она порезала палец, сунула его в рот и начала сосать. Очнулась, когда мать схватила ее за руку и с ужасом крикнула: «Ты что? Зачем ты это делаешь? Никогда больше не смей! Слышишь?» Наверно, уже тогда, в тот самый момент мать поняла, что дочь получила дурную наследственность - от бабки-ведьмы. Родители Лилии были интеллигентами, а вот дядя по линии отца - простой деревенский мужик, правда, по тем временам довольно зажиточный. Уж если они резали свинью или корову, обязательно устраивали пир горой и обязательно звали всех родственников, а уж Лилиных родителей непременно. И пили кровь - горячую, дымящуюся. И Лилька стояла как хмельная, с затуманенным взглядом и окровавленным ртом посреди двора и наблюдала вакханалию взрослых - людей-кровопийц. И ей нравилось. А мать с отцом, конечно же, не прикасались ни к чашке с кровью, ни к вину, старались быть незаметными и незаметно же улизнуть со двора и дальше - к автобусу и вон из этого вертепа. Мать тащила за собой упиравшуюся Лильку.

Повзрослев, Лилия поняла, что ей самой не справиться с жаждой крови. Не то, чтобы она любила кровавые зрелища, нет, ей просто хотелось изредка попить крови, ее тянуло, как алкоголика к спиртному, наркомана к наркотику. Она закончила медучилище и получила доступ к человеческой крови, когда устроилась лаборанткой в донорский пункт. Потребности ее стали возрастать и объяснять потерю флаконов с кровью было нелегко. Никому, конечно, и в голову не могло прийти, что молодая красивая лаборантка опустошает флаконы, утоляя жажду крови, испытывая при этом кайф. Решили, что она продает. Ей пришлось уволиться. Работала, где придется, пытаясь справиться в одиночку с пагубной страстью. Стала изучать психиатрию, прочла множество книг. Можно сказать, что приобрела еще одну специальность - психиатра. Но ни в одной из книг не нашла симптомов своей болезни. Случайно прочла учебник психологии, страшно заинтересовалась внутренней сутью человека, в это же время открыла для себя Достоевского. Поступила в институт, потом кандидатская и радостная мысль, что она здорова.

От радости вышла замуж. Первые месяцы все шло нормально, и вдруг однажды - в минуты интимной близости - она ощутила непреодолимое желание попробовать кровь своего мужа. Она неожиданно укусила его, он вскрикнул, показалась кровь. Он пытался оттолкнуть ее, но она бросилась на него, приникла к ранке и жадно начала высасывать теплую кровь. Мужу все же удалось освободиться из ее цепких сильных рук, он сбросил ее с постели, вскочил сам и, охваченный непонятным бешенством, стал пинать ее, приговаривая: «Ах, ты, тварь! Кровопийца! Вампирша! У-у, зверюга!» Он будто взбесился, хотя до этого и пальцем не тронул, слова дурного не сказал. Возможно, с ним произошла обратная реакция. Она, когда пила кровь, испытывала блаженство, он, лишаясь крови, пришел в бешенство. Тут же собрал вещи и ушел, благо у него была собственная квартира. Лилия в ту ночь перенесла сильное потрясение, поняв, что она неизлечимо больна и, возможно, больна психически.

Когда на мясокомбинате появилась новая завлабораторией, все в один голос потрясенно ахнули. С такой красотой и в такой скотомогильник! Но вскоре привыкли и даже стали гордиться, что Лилия Эрнестовна не брезгует простым рабочим людом - изредка и словом перемолвится. А уж молоденькие лаборантки были вообще в отпаде от новой начальницы. Она ни капельки не брезговала кровью! Так все и наладилось. Вот только плоть требовала своего - особенно теперь, в зрелом возрасте. О том, чтобы спать с мясниками, не могло быть и речи. Так низко она бы не пала. Ходить по питейным заведениям - увольте! Ниже нашего, «скотского» достоинства. Она находила особую прелесть в уничижении. Гордыня была у нее непомерная от бабки-ведьмы, ясновельможной панны.

И вдруг - объявление! Лучшее и вообразить трудно. Потребности у нее не бог весть какие, так что и здесь все устроилось замечательно. Да и деньги были не лишние, ибо владела Лилией еще одна незначительная страстишка: она имела изысканный вкус и любила красивую одежду. Даже сегодня, направляясь в прокуратуру, не отказала себе в удовольствии в будний день надеть черное бархатное платье с глухим воротом. И произвела-таки впечатление, как и задумала. Все пялились, начиная с постового у входа в здание.

«Ну и что? Все у тебя есть - и красота, и ум, и свобода. А вот души нет. Вместо нее бес поселился и крови требует - ненасытный!» - разумом Лилия понимала, что больна, но поверить в это ни за что не хотела. Если поверить, психбольница до конца дней обеспечена. Кто же оставит кровопийцу на воле? А вдруг болезнь с возрастом начнет прогрессировать? Вдруг захочется крови младенцев? Слышала когда-то о секте изуверов, члены которой, перерезав ребенку горло, подвешивали его вверх ногами, собирая кровь в емкость. И пили потом. И о сатанистах слышала. Больные это все люди, конечно. Но ведь и она больна! Где гарантия, что она не переступит грань? И ей захочется украсть младенца, зарезать его и напиться всласть сладко-соленой человеческой крови! От одних мыслей можно с ума сойти. Чтобы не думать длинными, одинокими вечерами, она и пила снотворное.

Лилия задумчиво высыпала на ладонь горсть таблеток: «Счастливая Маргарита, разрешила все свои проблемы. Вот только повесилась зря, надо было отравиться. Эстетичнее. Хотя - о чем я? Для Господа-бога все едины». Она усмехнулась жестко: «Во мне бес, а я о Боге. Эх, Лилия, девочка Лилька, порочная ты натура - до мозга костей. Хуже нет женщины-циника. Нет, смерть меня еще подождет». Она аккуратно высыпала таблетки обратно во флакон, оставив две. Пошла на кухню, разжевав, запила водой. «Авось, не подохну», - подумалось бесшабашно.