Фиалка и Роза

На Елене Михайловне было туго обтягивающее формы пальто из фиолетового бархата, из-под воротника живописно выбивались концы розового шарфика. И лицо, и фигура, казалось, излучали полное довольство собой и жизнью. Она села на стул и, распахнув полы пальто, непринужденно закинула ногу за ногу, оголив колено.

- Но вы же не писали протокол! - капризным тоном заявила она.

- Мудрено было бы писать в ресторане, особенно, если существуют другие, более точные воспроизведения человеческой речи, - скупо ответил Горшков: эта мадам не вызывала у него симпатии.

- Магнитофон?

- Разумеется.

- Но вы же не переписали мои личные высказывания? - вдруг заволновалась она, очевидно, вспомнив насчет скуки и поисков мужских достоинств.

- Я занес в протокол лишь то, что относится к делу. Вот, ознакомьтесь и распишитесь, - сухо сказал Горшков и передал Филиковой бланк протокола.

Она прочитала и, явно довольная, поставила краткую изящную закорючку росписи.

- И вы ничего не хотели бы добавить? Или изменить в своих показаниях? - небрежно обронил Горшков, забирая из ее рук документ.

- Что вы имеете в виду? - в вопросе послышались гневные нотки. - Мне нечего добавлять, я и так сказала вам лишнее, не зная о ваших подлых приемах...

- Ну-ну, Елена Михайловна, зачем так сурово? Обычные официально допустимые приемы опроса свидетелей при некоторых необычных обстоятельствах. Ведь не я пригласил вас в кафе.

- В ресторан, - машинально поправила она.

- А разве это было не кафе «Мираж» с экзотической китайской кухней? - Горшков впился взглядом в лицо женщины.

Если бы перед ней разверзлась вдруг могила, из гроба восстал бы вдруг мертвец, и тогда, наверное, ее взгляд не выразил бы такого неописуемого ужаса. Филикову буквально поразил столбняк. Горшков даже испугался, что она может свалиться со стула, и на всякий случай встал и, обогнув стол, подошел к ней. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем ее взгляд сменил выражение ужаса на безнадежную покорность.

- С вами все в порядке? - с невольным участием спросил Горшков.

- Когда вы спрашивали, не курю ли я, вы уже знали?..

- Нет. О вашем пристрастии к опиуму я узнал позже. Хотя ваше поведение после ресторана показалось мне, по меньшей мере, странным.

- Обычный отходняк, - как о нечто, само собой разумеющемся, заметила она.

- Вероятно, протокол придется переписать? Уверен, вам не хотелось бы понести наказание за дачу ложных показаний..

- Как хотите, - безразлично бросила она. - Могу я попросить об одном одолжении?

Он молча кивнул.

- О себе я не думаю, а вот у мужа преклонный возраст и больное сердце...

- Почему же вы, Елена Михайловна, пускаясь в очередную авантюру, не предполагали, что последствия могут оказаться весьма огорчительными для вашего мужа?

- Только не надо читать мне мораль, - она пренебрежительно махнула рукой. - Поздно. Всякий убивает время по-своему.

- Ставить в известность вашего мужа о ваших пагубных страстях нет необходимости. Вы взрослый человек. Итак, где и при каких обстоятельствах вы познакомились с Розой Петровной Ли-Чжан?

- С полгода назад. Я случайно попала в это кафе. Роза подсела за мой столик, мы с ней разговорились. Думаю, она неплохой психолог и довольно быстро раскусила меня. Я уже достаточно опьянела и позволила увести себя вниз, в то помещение. Я не очень хорошо запомнила первый вечер, сохранились отрывочные воспоминания: порно-открытки, сигарета с опиумом. Роза оказалась лесбиянкой. У меня было такое состояние, что все происходящее я наблюдала как бы со стороны, и Роза раздевала не меня, а другую женщину, и ощущения были не мои... Наверное, у меня было раздвоение сознания... - женщина будто рассуждала сама с собой, забыв о собеседнике, о том, где она находится и с кем. - Потом появились мужчины... В тот вечер я не ночевала дома. Утром, придя в себя в своей квартире, я поклялась забыть о той ночи и никогда больше не появиться там. Но... человеческая натура слаба... И я пошла туда снова. Вот, собственно, и все, - она судорожно сглотнула слюну. - Можно воды?

Она жадно опорожнила поданный ей стакан.

- Опиум стоит немалые деньги, - заметил Горшков.

- Да. Чтобы не вызвать подозрения у мужа, я продала кое-какие драгоценности.

- Розе Петровне? - неожиданно для себя спросил он.

- Да, - удивленно подтвердила она. - Вы и об этом знаете? У нее какая-то безумная, даже патологическая страсть к золоту, алчность. Если бы видели ее лицо, ее руки, когда она перебирает свою коллекцию. Она возбуждается так же сильно, как занимаясь любовью.

«Сколько же пороков у одной восточной женщины!» - Горшков брезгливо скривился.

- А в ее коллекции нет случайно кольца с изумрудом в виде гробика?

- В шкатулке нет. Но вчера я видела у нее на пальце именно такой перстень - изумруд гробиком. Насколько я разбираюсь в драгоценностях, кольцо старинное, сделанное скорее всего по индивидуальному заказу.

- Вот как? - Горшков поставил точку и выпрямился. - Елена Михайловна, думаю, вам не стоит больше появляться в том притоне. Для вашего же блага. Постарайтесь преодолеть тягу к наркотику. Самой вам будет трудно, лучше попробовать анонимное лечение...

- Да, да, конечно, - она поспешно поставила свою закорючку. - Я могу идти?

*    *    *

Операция под кодовым названием «Мираж» была проведена успешно, убитых и раненых не было, сопротивление никто не оказал. Посетители притона не могли, а радушные хозяева не захотели. Как выяснилось вскорости, в этом не было надобности. Горшкова вызвал прокурор. До этого он довольно-таки спокойно наблюдал за ходом дела, не помогая, но и не мешая.

- Ну, ты - орел! Отличился, ничего не скажешь, проявил инициативу. Почему не доложил? - если первые две фразы были сказаны вполне добродушно, дружески-иронично, то в вопросе послышались явная холодность и сдержанность.

- Не хотел вас беспокоить. Вы же на больничном, - с некоторой растерянностью попытался оправдаться Горшков. - Ваш помощник дал «добро».

- В его обязанности не входит брать на себя мои функции, пока я не умер или не освобожден от занимаемой должности, - веско, будто приговор, произнес прокурор.

- Но я не мог ждать! Филикова могла их предупредить! - почти выкрикнул Горшков, не понимая, почему вместо поощрения он заработал выговор.

- Короче, так! - прокурор хлопнул ладонью по стеклу. - Кто тебе нужен?

- Роза Петровна Ли-Чжан. Она замешана в деле о самоубийстве Павловой.

- Ложные показания?

- И это тоже. Но есть предположение, что суд предъявит ей обвинение в краже.

- Кольца у Павловой?

- Да.

- А если покойная ей продала? Если она заявит, что вообще купила в ломбарде или с рук у неизвестного человека?

- Есть свидетели, видевшие это кольцо на руке покойной в тот самый вечер. Уверен, они опознают его и подтвердят показания на очной ставке.

- Это серьезное обвинение. Значит, договорились! Китаянку оставляешь, а остальных отпускаешь за отсутствием состава преступления.

- Но преступление есть! - протестующе выкрикнул Горшков.

- Есть, есть, успокойся, - Герасим Александрович опять хлопнул ладонью по столу. - Но их придется отпустить, понимаешь?

- Не совсем, - в голосе Горшкова звучало недоумение.

- Ну и не надо, - покладисто согласился прокурор. - Чем меньше мы будем понимать, тем дольше будем выполнять свои прямые обязанности. Могу лишь добавить, что люди, занимающиеся этим бизнесом, могут купить не только мэра нашего города, но и все российское правительство.

Что мог возразить Горшков? Что он совершит служебное преступление? Что он не поступится совестью? Если большинство слов и нравственных понятий превратилось в детские погремушки.

- Если вы дадите мне письменное распоряжение, - угрюмо насупился он, пытаясь хотя бы этой фразой сохранить свое достоинство.

- Будет тебе распоряжение, можешь идти, - прокурор поднял телефонную трубку.

Непохоже было, что Роза провела ночь в КПЗ. Лицо будто из косметического салона, прическа - из парикмахерской высшего разряда, сама - из будуара. «Ее ничем не проймешь, видно, искушенная в житейских невзгодах женщина. А ведь молода», - с невольным одобрением подумал Горшков.

- Не ожидали, что так скоро свидимся?

- Вы, по-моему, тоже.

- Как сказать. Работа моя такая - вся из неожиданностей.

- А у меня вся жизнь такая, - она, сощурившись, смотрела ему в лицо. - Хотите послушать мою горькую исповедь? - предпоследнее слово она произнесла с явным сарказмом.

- Если она имеет отношение к делу.

- Самое непосредственное. Можно? - она извлекла из сумочки пачку сигарет, позолоченную зажигалку.

- Надеюсь, без опиума?

- А я не балуюсь. Не хочу в один прекрасный момент получить смертельную дозу.

С малолетства я была испорченной и даже порочной, как мать, торговавшая опиумом и телом. Моим любимым занятием было подсматривать и подслушивать. То, что я видела и слышала, будучи ребенком, а потом повзрослев, хватило бы не на одну жизнь. Могу поклясться, что интимные отношения и женщин, и мужчин знаю, как никто - полно и во всех подробностях. Мужчины - скоты, но и женщины не лучше. Моя собственная мать, не подозревая о том, обучала меня искусству всех родов любви. Но она же заставляла меня учиться читать и писать. Если бы я знала, зачем, я бы, может, воспротивилась. Но что могла знать и понимать двенадцатилетняя девочка, вместо шаров надувавшая гондоны? Мать, не жалевшая денег на обучение, никогда не купила мне ни одной игрушки. Мою единственную одноглазую куклу я принесла с помойки.

Мне исполнилось тринадцать, и мать, по прозвищу Сосущая Член у Будды - в переводе на русский язык, продала меня в публичный дом. Я провела там три года, шестнадцатилетние выбрасывались вон, как не пользующиеся спросом. Мне повезло. Я вышла замуж за пожилого китайца, и он содержал меня. Я жила, как хотела, до двадцати лет.

Случай свел меня с уйгуром из СССР. Мой старик умер, оставив мне наследство. Уйгур увез меня из Китая. Пока не промотал мои деньги, относился ко мне терпимо, я даже не работала. А потом просто выставил меня за дверь. И я попала в этот притон благодаря моим способностям. Ведь я с детства имела дело с опиумом и продажной любовью. Вот, собственно, и вся моя жизнь, - она выкурила без перерыва три сигареты.

- Остался Дом свиданий, - заметил Горшков.

Роза вздохнула, сплела пальцы маленьких рук и опустила голову. Прошла минута, другая.

- Роза Петровна! - тихонько позвал Горшков.

- Да, да! - она вскинула голову. - Лирика вам ни к чему, вам факты подавай. Меня посадят? - ее лицо вдруг приобрело детское выражение: накажут или нет.

- Будет решать суд. Чистосердечные показания... - Горшков поймал себя на том, что говорит казенным языком после такой трагической исповеди. - «Неужели я совсем очерствел? Она достойна жалости. Если бы не кольцо...»

- В Дом свиданий я попала из любопытства. Но с Мат-Мат мы сразу нашли общий язык, хотя в сексе она смыслила на уровне каменного века и о лесбийской любви понятия не имела. Зато потом она буквально пресмыкалась передо мной. Я котировалась выше остальных. Как-то я случайно встретила Маргаритку и увидела перстень. И заболела. Я питаю слабость к драгоценностям, это что-то вроде болезни, как наркомания... Я выследила эту женщину, пришла к ней домой, наплела какую-то историю, уже не помню какую, умоляя продать кольцо. Я предлагала крупную сумму. У меня, однако, ничего не вышло. Она вела себя так, будто в этой безделушке заключена ее жизнь, как в игле у сказочного Кащея. И я прямо как с ума сошла, даже появилась мания: во что бы то ни стало заполучить кольцо.

В тот вечер у меня не было заказа, вернее, был, но клиентка не явилась, и я решила еще раз попытаться уговорить Маргаритку, я знала, что у нее клиент.

- Откуда? Вам сообщила хозяйка? - прервал ее Горшков.

- Как же! Хозяйка блюла конспирацию почище КГБ. Я слышала, как соседка щелкнула ключом.

- Через стенку?

- Нет, у меня была приоткрыта дверь.

- Подслушивали?

Она, не смутившись, продолжала.

- Я слышала, как она впустила клиента, и видела его. Примерно с час за стенкой было тихо. Потом вдруг что-то упало, раздались громкие голоса...

- Мужской или женский?

- Мужской - громче, женский - тише. Я прокралась к балконной двери, на удачу шторы были задернуты неплотно, и я могла видеть, что происходит, и слышать отдельные слова, когда мужчина приближался к двери. Он оскорблял ее, а она рыдала. Я поняла, что они хорошо знакомы, прямо семейная сцена. Потом он кинулся к входной двери, стал дергать ключ. Маргаритка пыталась задержать его, не выпустить из комнаты. Вероятно, ключ заело, и он не смог открыть дверь. Я поняла, что сейчас он направится к балконной двери. Маргаритка вцепилась в него, а мне, к сожалению, пришлось уносить ноги.

Едва я успела перелезть через перегородку и присесть, как с силой хлопнула балконная дверь, и я услышала его быстрые шаги. Я немного выждала, но она за ним не выбежала. Тогда я вернулась к себе, обдумывая, стоит или нет зайти к ней насчет кольца. Я уже приоткрыла свою дверь, а в это момент в соседней комнате щелкнул замок и, не заперев за собой дверь, Маргаритка куда-то помчалась, как угорелая. Я решила подождать. А вдруг она догонит мужчину, и они вернутся? Прошло минут десять-пятнадцать, и снова щелкнул ключ. Я поспешила к балконной двери, убедиться, что она вернулась одна. Она сидела в кресле, и лицо у нее было, как у мертвой. Я смотрела и не могла отвести глаз, вроде меня кто силой принудил смотреть. Потом она поднялась с кресла и бесцельно стала ходить взад и вперед по комнате, потом вдруг заторопилась, полезла в тумбочку возле кровати, достала оттуда моток веревки или бечевки, размотала и разложила на кровати в два ряда. Пока я ломала голову, зачем ей веревка, она подняла ее, выключила свет. Почти сразу загорелся свет в ванной, было видно через неплотно прикрытую дверь. Я вернулась к себе, - она замолчала, глядя прямо перед собой.

- Вы и в тот момент не догадались, что она собирается сделать? - хмуро спросил Горшков.

Она повернула голову и посмотрела на него пустыми глазами.

- Не знаю, не помню, мне стало страшно, и я ушла, - ее голос прозвучал глухо и отрывисто.

- Через какой промежуток времени вы все же вошли в комнату Павловой? - ему претило произносить прозвище.

- Павловой? - непонимающе переспросила Роза. - А, ну, да, конечно. Не знаю, не помню, сколько времени я просидела в страхе и оцепенении, может, полчаса, может, час. Да, я пошла, мне не давало покоя кольцо. Свет в ванной горел, я попыталась открыть дверь, но что-то мешало. Наконец мне удалось протиснуться внутрь, и я едва не завизжала и не кинулась вон, помню, зажала рукой рот и закрыла глаза, присев на край ванны. Потом... нет, я не могу, - она неожиданно вскочила со стула, вид у нее был, как у загнанного зверя: взгляд блуждал по комнате, как по клетке, пальцы рук конвульсивно сжимались и разжимались.

Горшков нажал кнопку, вошел милиционер. Роза вдруг бросилась мимо него к двери с криком.

- Пустите меня, пустите! Я не могу... это пытка... я была не в себе...

Милиционер успел задержать ее, крепко схватив за руки. Роза билась головой о его грудь и продолжала выкрикивать - уже со злобой.

- Я не вешала ее... она сама... дура несчастная... из-за этих скотов... я сняла кольцо... оно ей все равно уже не нужно было... если бы не я, то кто-нибудь другой... - она, наконец, замолчала и затихла.

Милиционер усадил ее на стул и отпустил. Роза медленно взяла сумочку, достала сигарету, щелкнула зажигалкой...

«Почему ей оставили сумку? Не положено», - мельком подумал Евгений Алексеевич. Если после исповеди он поневоле проникся сочувствием к Розе, то теперь от него не осталось и следа. «Она лжет, наверняка ведь догадалась, что задумала Павлова, может, и обрадовалась, думая о кольце. Не побоялась снять с трупа, бесстыжая. Ждала, пока человек покончит с собой, и пальцем не шевельнула, чтобы попытаться спасти. Была бы возможность, и понаблюдала бы, пожалуй, за приготовлениями и за всем остальным, - Горшкова даже передернуло от чудовищных мыслей, пришедших в голову. - Права была Лилия, уж в этой женщине точно живет убийца».

- В чем меня обвиняют? - спросила Ли-Чжан.

- Обвинение выносит прокурор, а я расследую степень вашей причастности к самоубийству Павловой. Во всяком случае, наказание за мародерство вам обеспечено, - не без злорадства заявил Горшков.

- Почему не кража? - равнодушно спросила Роза.

- Крадут у живых. Подпишите.

Милиционер увел задержанную, а перед мысленным взором Горшкова не исчезало видение: Павлова со шнуром в руке и наблюдающая за ней китаянка. А человек готовился к смерти... Ли-Чжан призналась: она была последней, кто видел Павлову в живых. Отпала надобность выяснять, какими духами она пользуется.