6.

Когда его, напичканного снотворным, доставили за бетонные стены, ему, еще не пришедшему в сознание, накололи на щиколотке правой ноги и запястье левой руки цифры, обозначающие порядковый номер, под которым в компьютере закодировали всю информацию о нем. С рукой было все в порядке, а вот нога побаливала и крепко. Он молчал в надежде на то, что нога воспалилась, так как вокруг наколки кожа покраснела и припухла. Вот и причина потянуть время. «Не буду же я стоять возле операционного стола с больной ногой», - думал он и продолжал помалкивать. Ему отвели комнату с ванной и санузлом рядом с лабораторией. Возле двери постоянно дежурил охранник. Впрочем, двери комнат остальных сотрудников, находившихся на первом этаже адмкорпуса, тоже охранялись круглосуточно. Вероятно, и своим соотечественникам Такаяно тоже не доверял. Утром после завтрака его вели в лабораторию, где, стараясь не хромать, он просматривал то, что имелось в наличии. Когда уставал, садился за стол, изучал списки. Нога болела все сильнее, и Такаяно, наконец, заметил, что его пленник хромает.

- Что с ногой? - спросил он.

- Пустяки, пройдет, - Валерий едва не застонал, оступившись, хотя привык выносить любую боль -без звука.

Ногу осмотрел один из врачей. Щиколотка вздулась и приобрела бордовый цвет, ступня тоже. Врач что-то сказал Такаяно по-японски.

- Господин Лебедев, похоже, вы хотите избавить нас от своего присутствия? - гневно спросил Такаяно. - Не выйдет! Даже если вы останетесь без обеих ног, вы будете работать на нас!

Валерий молчал. Он не собирался оставаться без ноги, просто тянул время. Из Токио срочно прилетел хирург-терапевт. После осмотра он поцокал языком и сказал.

- Ай-ай, плёхо, но мы вилисим...

Десять дней Валерий пролежал в постели. Дважды в день приходил хирург, менял повязку. Еду ему приносили трижды в день, и он с каждым днем чувствовал, как к нему возвращаются утерянные после пыток физические и духовные силы. «Эх, еще бы тренажер сюда да баньку да массаж Петровича, я бы показал этим пигмеям, чего стою! - мечтательно глядя в потолок, думал Валерий. -Не везет мне что-то с этой ногой с юности...».

* * *

Самым отчаянным сорванцом в поселке под столицей был Лерка Лебедь. Даже пацанва постарше побаивались его жестких расправ, когда кто-то приводил его в бешенство несправедливостью или нечестностью. Он становился совершенно неуправляемым и был способен избить до полусмерти. Тем не менее, его уважали и любили приятели, а их было немало, боялись и тайно ненавидели недруги.

Безумно любящий азарт и риск, Валерий и в армии служил не как все, а в спецназе, где в совершенстве овладел приемами самозащиты, нападения и захвата противника. Воевать ему, правда, не пришлось, но и в мирной жизни спецназовский опыт пригодился не раз. Первым он никогда не нападал, но тому, кто нарывался, не здоровилось.

Вернувшись из армии, Валерий увлекся мотоспортом. Его красавица «Ява» была единственная в поселке, когда он на бешеной скорости мчался по поселку, не одна девчонка тайно вздыхала по нему. Но его любимой в то время была «Ява». Он мчался, ветер свистел в ушах, а душа ликовала, пронзенная восторгом полета. Ему казалось, еще чуть-чуть, еще секунда - и он воспарит над домами, над лесом, над всей землей - как Экзюпери, легендарный летчик. В такие мгновения в мозгу начинали звучать строки Высоцкого: «Азарт меня пьянит, но что ни говоря, я торможу на скользких поворотах!...», как бы предупреждая об опасности, и Валерий резко сбрасывал скорость, и в очередной раз избегал столкновения.

Что случилось в тот роковой день, он до сих пор не в состоянии объяснить, хотя прошло много лет. Вспоминая таинственный случай сейчас, здесь, лежа с больной ногой в постели, он в который раз мысленно перенесся в далекое прошлое. Как обычно, он мчался на «Яве» по середине главной дороги, успевая фиксировать взглядом автомобили, светофоры, прохожих. В какой-то момент он глянул налево, направо, чтобы оттуда не выскочила машина, и продолжал мчаться. Впереди дорога была свободна. Вдруг его вместе с мотоциклом неодолимо потянуло, будто в черную дыру, прямо на ехавший навстречу, невесть откуда взявшийся бензовоз. «Ява» влепилась между кабиной и цистерной, Валерий, пересчитав по бокам бензовоза ящики с песком, отлетел на асфальт. Мотоцикл геройски погиб под колесами.

Очнулся Валерий в больнице. Первое, что он увидел - это окно палаты, буквально облепленное человеческими лицами: родные, друзья, подружки. Он блаженно улыбнулся и закрыл глаза. Четко, как в кинокадре, возникла дорога, невесть откуда взявшийся бензовоз - может, из иного измерения, из иного мира? - и он на «Яве», неумолимо, будто загипнотизированный, мчавшийся на бензовоз, на верную смерть. Валерий помнил, что не успел ощутить ничего, даже страха, только эту неумолимость. И все же он остался жив. Зачем-то судьбе это было нужно. Может, случившееся было подготовкой к чему-то, что должно было совершиться с ним в будущем? Испытание тюрьмой - тоже было зачем-то нужно. Что именно он должен свершить? Он пока не знал, но предчувствовал: его предназначение на Земле должно осуществиться именно теперь.

Валерий вздохнул, ощупал колено, которое было травмировано вследствие того самого таинственного ДТП - дорожно-транспортного происшествия. Ему делали операцию - штифтование, разбитое колено скрепляли двумя металлическими штифтами. Кости срослись, штифты удалили, но память осталась. Было у него тогда и сотрясение мозга. И все. Можно сказать, в рубашке родился Валерий.

Прошло десять дней, хирург снял окончательно повязку, Валерий посмотрел и не поверил глазам: нога выглядела совершенно здоровой, лишь цифры четко синели на щиколотке. «Фантастика!» -подумал он и поднялся с постели.

- Походите! - сказал хирург.

Валерий прошелся взад-вперед по комнате: никакой боли, ни малейшей. На пороге возник Такаяно.

- Валерий Никитич, поскольку Оки-сан плохо владеет русским языком, за него скажу я. Да. Нога ваша здорова, я вижу, вы рады. Но мне придется немножко огорчить вас. У вас была гангрена. Оки-сан появился вовремя, еще день-два, и ногу пришлось бы ампутировать. Он спас ее, но от тех лекарств, которые он использовал для лечения, ваши кости на щиколотке стали очень хрупкими. Ногу нужно щадить и беречь, все время помнить, что малейшее напряжение, резкий прыжок или что-то в этом роде, и кости переломятся, как тростинки. А сейчас мы уйдем.

Они вышли из комнаты, Валерий опустился на постель, закрыл плотно ладонями лицо, глаза его повлажнели. Впервые в жизни он обратился к Богу: «Господи, за что? За что испытываешь меня? Или караешь? Я старался никому не делать зла, но были случаи, когда невозможно было избежать этого. Были люди на моем пути, которые пытались унизить, растоптать меня физически и морально, я боролся с ними - их гнусными методами. Иначе они уничтожили бы меня. Но, Господи, я много делал добра! Даже тем, кто впоследствии предал меня. Неужели я не заслуживаю снисхождения? Сколько можно испытывать меня? Неужели я должен смириться? Неужели ты хочешь, чтобы я калечил ни в чем неповинных людей? И как я смогу убежать, с такой ногой? А я должен разоблачить эту банду фашистов! Я должен вернуться к Анне и Димке. Не может быть, чтобы моя любимая женщина и жена забыла меня... Что делать, Господи? В этот миг в его мозгу прозвучала невесть откуда взявшаяся фраза: «Еще не все потеряно, ты должен жить!» Валерий вскочил с постели, оглядев комнату.

- Кто это? Кто здесь? Я не думал, это не мои слова, это чужие... Неужели?! - он упал на постель и закрыл глаза.

7.

Все необходимое для подготовки к уникальной операции, указанное Валерием в списке, было доставлено спецвертолетом, который диковинной птицей приземлился прямо возле двери в адмкорпус. Летчик вышел размяться и покурить, возле машины стояли охранники. Валерий лично руководил выгрузкой, ящики передавали по цепочке прямо в лабораторию.

Общение между людьми в адмкорпусе - служащими, в их число входили и сотрудники лаборатории, прислугой и охранниками было категорически запрещено. Малейшее нарушение режима строго каралось. Правда, никто и не пытался нарушать этот запрет, занятый каждый своим делом и своими мыслями. Все стены корпуса были буквально нашпигованы подслушивающими, записывающими и подсматривающими устройствами, и все мгновенно передавалось в Центр, на главный компьютер -в кабинет Такаяно.

Он восседал в кресле, как паук, опутавший паутиной все здание, и люди копошились в ней, будто мухи, не в силах вырваться. В любое мгновение паук мог сожрать любую из них, Такаяно мог уничтожить.

Валерий покорным видом, добросовестным трудом по подготовке к операции, безразличным отношением к пациенту, которого готовили к операции, постепенно усыпил бдительность Такаяно и стал благодаря этому пользоваться некоторыми привилегиями. Он мог, к примеру, иногда задержаться в лаборатории, имел право пользоваться одним из компьютеров в Центре. Мог под охраной, разумеется, прогуляться по двору, не приближаясь, однако, к высокой железной ограде. Ограда разделяла территорию с расположенным на ней адмкорпусом, гаражом, где находились помимо джипа вездеход, подъемный кран, экскаватор и вагон-сейф - без окон, с одной дверью, который стоял на рельсах, ведущих за бетонную стену, - от территории рабочего лагеря с бараками и раздаточной. В раздаточной готовилась пища и выдавалась в окошечко каждому рабочему в руки. Вышки с часовыми и псы в вольерах находились вдоль всей стены, окружавшей обе территории. Такаяно никому не доверял.

Как-то Валерий задержался в лаборатории после шести вечера. Остальные сотрудники уже ушли. Наконец и он направился к выходу, вышел и, сопровождаемый охраной, подошел к двери в свою комнатушку и вдруг вспомнил, что забыл выключить прибор. Один из охранников хорошо понимал по-русски, и Валерий сказал ему, что должен вернуться в лабораторию. Охранник по рации доложил начальнику охраны, тот - секретарю Такаяно. Через пять минут лично от Такаяно пришло разрешение.

Валерий вернулся в лабораторию, не спеша, выключил прибор и в ту же секунду ощутил чей-то пристальный взгляд в спину. Он резко обернулся: на расстоянии пяти шагов стояла девушка. Он непроизвольно подался вперед, открыл было рот, но девушка мгновенно прикрыла свой ладонью, призывая его к молчанию. Он повиновался. Девушка исчезла: будто сквозь стену. Он подошел к своему столу, на нем лежал клочок бумаги, Валерий сунул его в рот: «Неужели провокация? С ее стороны - огромный риск». Он быстро и молча покинул лабораторию, вошел в свою комнату.

Он знал, в какой из стен вмонтирован глазок телекамеры, передающий в Центр все его движения. С большими предосторожностями он вынул клочок бумаги, незаметно расправил его на ладони и, сцепив руки перед собой, присел на кровать. Записка гласила: «Я знаю, вы не предадите меня. Попросите девушку на ночь. Вам дадут фотографии. Сразу меня не выбирайте». Записка была написана печатными буквами. Валерий поднялся, пошел в ванную, пока мыл руки, скатал клочок в шарик, незаметно отправил его в рот, проглотил и, прополоскивая зубы, запил водой. Проделал это на всякий случай: может, и в ванной -глазок.

Ночью не спалось. Лицо девушки, до бровей повязанное белой косынкой, стояло перед глазами: брови темные, тонкие, под ними - большие светлые глаза, опушенные темными ресницами, аккуратный нос, яркие губы, мягкий, округлый подбородок, стройная шея. «Редкостной красоты лицо», - заключил Валерий, повидавший за свои сорок два года немало красивых девушек и женщин. Только любовниц было семь, не считая мимолетных увлечений и связей - на одну ночь. «Интересно, а как фигура?» - за долгое время вдруг вспомнил, что он не только человек, попавший в экстремальную ситуацию, но и мужчина, и ему нужна женщина и не любая, а именно та, которую он сегодня увидел. Всю ночь ему снились эротические сны.