11

- Отец, ты? - Вернулся? - возле порога стояла девушка необычайной красоты. - Ты не один?

- 0, да, Иза, я не один. Приглашай гостей в дом.

Трое мужчин вошли в дом, двое остались во дворе: один возле двери, другой - под окном. Оба были вооружены на случай чрезвычайных обстоятельств. Все-таки особо опасный преступник.

- Но почему, отец? Зачем здесь эти люди? - в голосе девушки слышался неприкрытый страх, почти ужас.

“С чего бы это? Вроде мы на чудовищ не похожи. Несколько своеобразная реакция на посторонних мужчин, тем более - мы в штатском”, - рассуждая, Горшков пристально наблюдал за лицом девушки.

- Это старший следователь прокуратуры Горшков, дочка. А другой - его коллега. Дела у нас тут общие.

У Ямлицкой вся кровь с лица отхлынула, казалось, она вот-вот упадет в обморок. Дроздов раньше сообразил и спросил.

- Где у вас вода?

- На кухне.

Девушка пила воду, и зубы стучали о край стакана.

- Я убежал из лагеря, Иза... Снова совершил убийство. Должен показать им, где был спрятан ошейник. Тебя дома не было, когда я приходил и забрал его.

- Ошейник? - ее глаза широко раскрылись. - Ты удавил его, как тогда маму?

- Да, дочка, я удавил этого мерзавца, - не глядя на нее, глухо ответил Овражкин.

- Но этого не может быть! Нет! Нет! Это не ты, отец!

- Это я, Иза.

Никто не успел и глазом моргнуть, как девушка, закатив глаза, рухнула на пол, ее тело забилось в конвульсиях. Горшков вскочил со стула, вытащил из кармана перочинный нож и, с трудом ухватив ее за подбородок, вставил лезвие между зубами, чтобы девушка не задохнулась. Через несколько секунд припадок прекратился, и она застыла без движения и без сознания.

- Ваша дочь больна? - участливо спросил Горшков.

По лицу Овражкина текли слезы.

- Да. Она видела тогда все трупы и перенесла сильное потрясение. И ту женщину, которую я задушил в озере, и мужчину, которого я зарезал, и мать... Самое страшное - мать... Она лечилась в нервном отделении около полугода, потом жила и училась в школе-интернате как сирота. С год, как она вернулась домой. Тут соседка, добрая душа, присматривала за хозяйством, а потом Изе помогала привести все в порядок.

 

Дроздов во время рассказа перенес девушку на постель и сидел возле на табуретке - угрюмый и подавленный.

- Ну, что ж, Овражкин, оставим вашу дочь на попечении моего коллеги и поднимемся на чердак вдвоем.

- Гражданин старший следователь, в этом нет надобности. Я там не был. Ошейник находился в другом месте.

- Ну, это несерьезно, Овражкин. Зачем вы это сделали?

- Я хотел повидать дочь. Возможно, я никогда больше ее не увижу. Так и сдохну в лагере. Поэтому и соврал.

- Может, и убили не вы?

- Зачем бы мне признаваться в том, что совершил чужой человек?

- А если не чужой?

- Не понял вас, - в его глазах явственно промелькнул испуг.

- Ваша дочь хорошо плавает?

- Да, то есть, нет.

- Да или нет?

- Да обыкновенно, как все.

- Неправда. Она может находиться в воде подолгу, к тому же она великолепно плавает под водой. И вы это знаете наверняка. Возможно, вы были ее учителем.

- Но откуда у вас такие сведения?

- При школе-интернате есть плавательный бассейн, и ваша дочь была там лучшей пловчихой.

- Не понимаю, какая связь между убийством и способностями моей дочери?

- Еще немного времени, и вы все поймете. Товарищ Дроздов, вызовите “скорую”, девушка нуждается в госпитализации. И побудь, пожалуйста, при ней, а сюда пришли кого-нибудь из ребят.

“Скорая” увезла Ямлицкую, которая пришла в сознание, но была явно не в себе, и Дроздова. Прибыли двое оперативников из отделения милиции. Были приглашены понятые.

- Ну, вот, Овражкин, а теперь мы приступим к обыску, притом - самому тщательному.

Бледный и разом постаревший Овражкин безучастно уставился прямо перед собой.

Спустя час с небольшим из духовки газовой плиты, оттуда, где зажигается горелка, одним из оперативников был извлечен целлофановый пакет.

- Клади сюда, - Горшков указал на стол. - Кажется, это то, что нужно.

Он аккуратно открыл пакет, осторожно извлек оттуда одну маску для подводного плавания, затем другую, две пары очков, причем, в одной из них стекла были покрыты белым порошком. Горшкова моментально осенило.

- Закройте плотно штору! - приказал он и надел очки.

Женщина-понятая взвизгнула.

- Чудовище! Глаза чудовища!

Стекла оказались покрыты фосфором и в темноте светились. “Вот оно, чудовище с глазами-прожекторами, удавившее девушку, - догадался он. - Фантастика!” В пакете он обнаружил еще металлическую коробку, типа шкатулки. Открыл ее и застыл с растерянным выражением на лице: в ней лежало несколько ювелирных изделий. Он был почти уверен, что это все, награбленное маньяком-убийцей Гудковым.

- Что там? - подал вдруг голос Овражкин.

- Не ваше? - и Горшков высыпал на стол содержимое коробки.

Понятые подошли ближе к столу, а Овражкин наклонился и стал перебирать драгоценности дрожащими руками.

- Нет, не мое, это чужое. Я свое помню. У Гудкова осталось все, я вам говорил.

- Эти изделия действительно не ваши, как, впрочем, и те, что вы награбили. Это тоже награблено. Самим Гудковым. Как вот только они попали сюда, в ваш дом, в пакет с вещами вашей дочери?

- Но здесь две маски и два пары очков. Причем, одни со светящимися в темноте стеклами. Я бы до такого не додумался. Да и зачем?

- А ваша дочь?

Овражкин промолчал.

- Вы знали Котикова Александра Яковлевича?

- Нет, такого не знал. Я зарезал тогда Котикова Якова Александровича.

“Вот оно что! Убитый Александр - сын Котикова. Вот откуда он знал об Овражкине. Присутствовал в зале, когда шло судебное разбирательство. Неужели, насилуя дочь Овражкина, мстил ее отцу за смерть своего отца? Ну и клубок!”

Обыск был закончен, понятые расписались в протоколе. Горшков попросил шофера подбросить его к зданию прокуратуры и подождать у входа, пока он проведет повторный допрос - по горячим следам.

12

- Не скажу, что сразу, но я засомневался в том, что именно вы совершили убийство Гудкова, хотя описали вы все очень подробно, даже слишком, и правдоподобно. Месть через столько лет - очень слабый мотив для совершения убийства. Могу понять еще кровную, но из-за нескольких безделушек, которые вам вроде бы уже и ни к чему. Решил, что вы специально толкаете меня на ложный путь. Но - ради кого? Для вас единственно дорогим человеком всегда была дочь. Я прочитал это на вашем лице, едва вы увидели ее. Она вам сама рассказала об убийстве?

- Нет. Мы с ней действительно не виделись, я жил в лесу.

- Вы сами догадались, что это сделала она, когда услышали от кого-то или прочитали в газете?

- Нет. Я был потрясен. Бедная девочка, у нее - дурная наследственность.

- Вы видели?

- Да, я был свидетелем двойного убийства. Я мало что понял, но могу рассказать. Я на самом деле следил за Гудковым. Все-таки надеялся вытряхнуть из него золото - для дочери, чтобы она не слишком бедствовала, пока я тяну срок. Когда он с бабой поплыл на лодке, я отправился за ним под водой, взял маску из тайника в лесу. Я подумал, что это удобный момент - хорошенько напугать его, подержав под водой, пока он нахлебается как следует. Но случилось  непредвиденное. Они вдвоем спрыгнули с лодки, сначала вроде игрались, потом я увидел в его руках шнур. Не успел сообразить, для чего он у него, как Гудков набросил шнур на шею женщины, она стала вырываться, и в этот самый момент раздался глухой голос: “Робин Гуд, ты - убийца!” Я в тот миг забыл о собственной безопасности, высунулся из воды с другой стороны лодки и увидел мою Изу. Я сразу узнал ее, хотя не видел много лет. Ее волосы, ее глаза... Она сильно похожа на мать. Она была в блестящем, плотно облегающем купальнике, совсем как русалка. Мальчишки в детстве дразнили ее: “русалка со свалки”. Все произошло в считанные секунды. Гудков пытался обернуться на ее голос, продолжая затягивать шнур на шее женщины - наверно, машинально, потому что она была мертва, тело безвольно распласталось в воде. Если бы он не удерживал ее шнуром, она пошла бы ко дну. Это я сейчас так складно все рассказываю, потому что картина стоит перед глазами уже несколько дней. Гудков так и не успел повернуть голову. Иза надела на него ошейник. Убедившись, что убийца сам мертв, она сняла с его шеи смертельное кольцо, подхватила тело женщины, с трудом перевалила его за борт лодки и уплыла. Я схватил труп Гудкова и ударил его головой о железный край. Надеялся отвести подозрение имитацией несчастного случая. И поплыл в другую сторону, недалеко еще одна лодка была. Вот и все.

“Кто бы подумал, что и отцы способны на самопожертвование”, - мелькнуло в голове у следователя.

- Вы сказали, она крикнула: “Робин Гуд - ты убийца”?

- Точно. 

- Значит, они были знакомы. Роберт Гудков - Робин Гуд. И золотые украшения, изъятые в вашем доме и принадлежащие убитому, возможно, были отданы им самим на хранение вашей дочери.

- Она не могла с ним связаться!

- Зато он мог! Знал он, что у вас есть дочь?

- Изделия ему относила жена, они могли разговаривать... Да, он мог знать.

- А ваш адрес?

- Разумеется. Он даже был у меня дважды. Да, вспомнил! Он видел Изу. Но она тогда была маленькой.

- На сегодня достаточно.

- Ее посадят? - спросил Овражкин.

- Думаю, она нуждается в обследовании на предмет психического состояния.

Овражкина увезли в КПЗ, а Горшков еще долго сидел в сумерках, размышляя о превратностях человеческих судеб: “Как же я мог забыть такую простую фамилию: Котиков?  Наш суд тоже хорош! За два изнасилования - пять лет. А вышел через два. Стукачам всегда послабления. Одним мерзавцем на земле меньше.  А девушке каково? Самой вершить суд? Сдается мне, психика у нее не совсем в порядке. Столько выпало на ее долю! Неспроста она появилась возле Гудкова. Неужели знала, что он замышляет? Знала о других его преступлениях? Ведь могла предупредить ту женщину... неужели они были сообщниками? Не слишком верится, но факты - вещь упрямая”.

Зазвонил телефон, и Горшков снял трубку.

- Евгений Алексеич, я из больницы. Что мне делать? Оставаться на ночь?

- Как она?

- Так себе. Уколами ее напичкали, спит она, и до утра вряд ли проснется.

- Подежурь пока, а на ночь я замену пошлю.